Люди снуют взад и вперед, топчутся на одном месте, пляшут, а смерти нет и в помине. Все хорошо, все как нельзя лучше. Но если она нагрянет, — к ним ли самим или к их женам, детям, друзьям, захватив их врасплох, беззащитными, — какие мучения, какие вопли сразу овладевают ими! Видели ли вы кого-нибудь таким же подавленным, настолько же изменившимся, настолько смятенным? Следовало бы поразмыслить об этих вещах заранее... Если бы смерть была подобна врагу, от которого можно было убежать, я посоветовал бы воспользоваться этим оружием трусов. Но так как от нее ускользнуть невозможно, ибо она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек, и так как даже лучшая броня от нее не сбережет, давайте научимся встречать ее грудью и вступать с нею в единоборство. И, чтобы отнять у нее главный козырь, изберем путь, прямо противоположный обычному. Лишим ее загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом. Будемте всюду и всегда вызывать в себе ее образ и притом во всех возможных ее обличиях. Если под нами споткнется конь, если с крыши упадет черепица, если мы наколемся о булавку, будем повторять себе всякий раз: «А что, если это и есть сама смерть?» Благодаря этому мы окрепнем и сделаемся более стойкими. Посреди празднества, в разгар веселья пусть неизменно звучит в наших ушах все тот же призыв, напоминающий о нашем уделе; не будем позволять удовольствиям захватывать нас настолько, чтобы время от времени у нас не мелькала мысль: как наша веселость непрочна, будучи постоянной мишенью для смерти, и каким только нежданным ударам не подвержена наша жизнь!
М. Монтень Опыты,
1580-1588 гг.
Франсуа Вийон о неизбежности смерти
Я знаю: нехристь и священник,
Богач несметный и бедняк,
И честный парень и мошенник,
Скупец, добряк, мудрец, дурак,
Красавец стройный и толстяк,
И дамы в пышном облаченье,
Что описать нельзя никак,
Все смертны, все без исключенья.
.0
И кто б ни умирал,
Елена, Парис ли, — смерть всегда страданье;
Вступает в сердце желчь мгновенно
И прерывается дыханье.
Утопит смертный пот сознанье,
И нету никого, кто б мог
Унять предсмертное терзанье
И поручительством помог.
.1
Смерть в дрожь вгоняет, Боже правый,
Что делает она с тобою!
Вспухают вены и суставы,
Нос виснет клювом над губою.
О тело женское, тугое,
Все совершенство и краса,
Предполагало ль ты такое?
Да, все грядут на небеса.
Франсуа Вийон.
Завещание,3.9,
1456,
(пер. Ю. Кожевникова)
Хейзинга о страхе смерти в позднее средневековье
Человек Средневековья, отвергнувший все земное, давно уже задерживал свой духовный взор на мрачной картине копошащихся червей и жалкого праха. В религиозных трактатах о презрении к миру богословы уже возглашали неотвратимость леденящих ужасов разложения. Но разработка таких представлений в деталях приходит позже. Лишь к концу 14 столетия изобразительное искусство овладевает этой тематикой; требовалась определенная степень реалистической выразительности для того, чтобы действенно запечатлеть ее в скульптуре и живописи, и к 1400 г. это было достигнуто. Тема тщеты переходит к этому времени из чисто богословской литературы — в литературу, предназначенную для народа. Чуть ли не до 17 в. на надгробиях все еще появляются разнообразно варьируемые отвратительные изображения обнаженных тел, охваченных тлением или иссохших и сморщенных, с вывернутыми в судорожной агонии конечностями и зияющим ртом, с разверстыми внутренностями, где кишат черви. И к этим ужасам умственный взор обращается снова и снова. Не странно ли, что он так и не осмелился сделать ни шагу дальше, чтобы увидеть, что само тление также исчезает и прах становится почвой, цветами и травами?
Йохан Хейзинга.
Осень Средневековья,
М. 1995, с.143.
|
